Тревога: заметки на полях (часть 2) Откуда берется тревога?

 

Через день будет поздно,

Через час будет поздно,
Через миг будет уже не встать…

…И вот кто-то плачет,

А кто-то молчит,

А кто-то так рад, кто-то так рад…

Мама, мы все тяжело больны

Мама, я знаю, мы все сошли с ума

В. Цой

Уже который день под впечатлением. Вспомнился анекдот, что, мол, как ребенка не воспитывай, все равно ему будет, что рассказать своему психотерапевту. С такой грустью вспомнился. У меня последнее время собрались прям под копирку истории людей, переживших в детстве физическое и эмоциональное насилие от родителей, двойственные послания, обесценивание детских желаний, здоровья и даже жизни, навязанный родителями стыд и запрет на чувства (не только на агрессию, злость, но и на радость). Конечно, это не новость, а вполне себе закономерность: на психотерапию благополучные и «чуток недообследованные» не приходят. Но вот рефреном грусть остается.

             К чему я? К тому, откуда берутся тревожные люди и как этого избежать, пусть не самим (самим только с психологом получится), но хотя бы не передавать детям свою тревогу по наследству. 

           У каждого ребенка есть своя личная история, которая начинается со Встречи. Когда он впервые увидел человека рядом, и этот человек – неважно кто, будь это мать или другой взрослый – увидел его. Именно увидел, не отнесся как к функции или социальной роли, а увидел человека, маленького, пока еще беспомощного, но уже Другого. Если за основу взять слова Жана Лакана о «зеркальном отражении», то фактически ребенок осознает себя настоящего при Встрече с Другим, и с этого начинается его путь к себе или от себя. Чаще от. И это «от себя» создать довольно просто, просто не давать Встрече свершиться.

Мама сама тревожная и передает ребенку послания о том, что мир опасен – на словах она может убеждать его в обратном, но ведь дети «взаправду» воспринимают не слова, а поступки и невербальные проявления.

Мама эмоционально некомпетентна (чувствует одно, а обозначает эмоцию, как другую) – и ребенок ей верит, он верит, что любить можно с холодными глазами и отсутствующей интонацией, и что такая любовь вызывает не тепло, а опаску, и что любить можно только так.

Мама эмоционально или физически отстранена от ребенка – это такая «мама-функция», из разряда «Что ему еще надо? Покормила, помыла, одела, я же забочусь», и ребенок отказывается от своих чувств. А что толку чувствовать? Мама без эмоций умоет и даже температуру на всякий случай померит, а потом физически устранится, есть более важные дела, чем на детские капризы реагировать. Главное же, чтоб чистый был и здоровый, больше же потребностей у ребенка нет, не дорос еще. И опора на Другого не просто истончается или исчезает, ей даже не дают прорасти, а ребенку не дают возможности почувствовать, что он живой и стоит твердо на ногах (ну и что, что пока эти ноги – мамины). Он остается сам с миром, без корней, без понимания себя, и врастает в эдакое подвешенное состояние.

Мама не дает «зеркального отражения» - ребенок осознает себя через нас, только в нашем взгляде он живет, в зеркале он живой и настоящий, а внутри себя… он пока просто существует внутри. Я помню свое детское удивление и долгие попытки ответить на вопрос, почему я вижу себя из себя только частями (руки, ноги, туловище), а других целиком, я же тоже целая, я же чувствую свое тело целиком, тогда почему так? И мама для ребенка – тоже зеркало, она отражает то, что с ребенком происходит, возвращает ему, именуя, и помогает осознать себя в большом мире, реагируя на ребенка так, как Мир отвечает нам, взрослым. Только вот бывает, что мама не готова быть даже мамой, не то что Миром или его частью. И тогда проще отказать ребенку в части Мира или в Мире, проще отказать ему в присвоении чувств, изолировать их от него или просто запретить их выражать и чувствовать. А еще можно запретить Быть. «Не будь таким размазней», «Не будь такой дурой», «Не Будь…». И это не Будь не только про тревогу, к сожалению.

Мама не дает позитивного внимания – когда мама мной довольна, мне хорошо, когда мама мной не довольна, мне страшно. Я пожертвую всем, даже своим телом, чтобы мама была довольна. Мама обращает на меня внимание, когда мне плохо, значит мне будет плохо, в том числе и физически. Мама любит меня, когда я «хороший», я откажусь от всего, что она называет словом «плохо». А если я «плохой», я откажусь и от себя…

Мама непоследовательна (или родители непоследовательны) – ребенку, чтобы пережить опыт уверенности в себе, сначала нужен опыт уверенности в близких, а значит и в Мире (мама и папа – вот пока мой Мир). Для этого нужны одинаковые реакции родителей на одинаковые ситуации. Поэтому дети так любят ритуалы, поэтому они готовы повторять изо дня в день одни и те же действия, это подтверждает не просто стабильность мира, а само его начилие. Я проснулся – мама улыбнулась, я плачу – мама обняла. Когда в ответ на одну и ту же ситуацию начинается маятник реакций (от затискивания до агрессивности или холодности, от «можно» до «не смей это трогать», от отклика по первому всхлипыванию до игнорирования долгого плача), в глазах ребенка мир рушится. Это и не Мир вовсе, это песочный замок, любая волна может его смыть. В лучшем случае, ребенок быстро научится манипулировать. Менее удачливые так и ходят по песку, проваливаясь, падая в воду, выплывая и пытаясь что-то на песке построить. Твердо зная, что опять будет волна…

Мама не любит ребенка – это и про безусловную любовь, и про любовь в принципе. Хотя, по-моему, любовь в принципе безусловна, если я люблю ребенка за что-то, то я люблю это что-то, а не ребенка. Конечно, возможность потерять любовь родителей – кошмар для ребенка. И он будет делать все, чтобы его любили, чтобы он был ценным, нужным для родителей. Он станет даже не тенью себя, нет, тень похожа на ее источник, а ребенок станет просто родительским образом. И пока он будет образом, его будут «любить», «принимать» и «ценить». Только вот ребенка ли будут «любить»…

Мама агрессивна – думаю, не стоит говорить много о том, что физическое насилие травмирует ребенка. Но не меньше травмируют слова. «Отстань от меня», «Уйди», «Не хочу тебя видеть», «Зачем я тебя родила?». Добавьте к этому соответствующую интонацию и децибелы. А теперь представьте, что все это обрушивает на Вас человек, которому Вы чуть выше колен. Да даже если до пояса. И лица не видно, только звуки, хлещущие и отрезающие от чего-то очень важного. И Ваши протянутые вверх руки, так и остаются там, в воздухе, и слезы, много слез. А потом, вместо поддержки, – боль, и Вы еще не понимаете откуда, а потом – шок! – от этого большого человека, который Вам так нужен сейчас. И надо замолчать, иначе боль придет опять, а потом надо повторять заученные или подсказываемые большим и уже не родным человеком слова, чтобы боль не повторилась, по крайней мере, не прямо сейчас. И это еще не самый худший вариант, это привычный, так «воспитывают»…       

            Этот перечень можно продолжать, и да, конечно, все это приводит не только к тревоге. Тревога при подобных родителях – лайт-версия остальных проблем, но именно тревога не дает возможности изменить что-то. Тревога в таких ситуациях, как свихнувшийся сторожевой пес, нападает на хозяина, когда он подходит к принадлежащему ему. И без работы над своей тревогой, без работы с ней мы не дадим ни себе, ни свои детям возможности Встречи с Собой, с Жизнью, с Миром. Не дадим шанса быть счастливыми…